Маша Ефросинина: "Единственный раз, когда я допустила мысль об отъезде из Украины, был в день расстрела Евромайдана"

Маша Ефросинина - одна из немногих украинских звезд, о ком не прекращают говорить вот уже почти 15 лет. И на это есть свои причины. Она постоянно удивляет своих поклонников стильными образами, видео в Instagram и собственными проектами.

Телеведущая, актриса, продюсер - за время своей карьеры Маша попробовала себя в разных амплуа. Сегодня к этому списку прибавилась еще и благотворительность. Серьезно увлекшись собственным проектом Сharity weekend, Маша собирает миллионы гривен на помощь детям. Как признается сама телеведущая, проект позволяет правильно распоряжаться своей популярностью и помогать обществу.

Styler встретился с телеведущей, чтобы обсудить взаимосвязь пиара, популярности и благотворительности, узнать о дальнейших планах и поговорить о закрытии проекта "Откровенно с Машей Ефросининой".

Фото: Маша Ефросинина привыкла быть в центре внимания

- Не так давно на престижном коммуникационном форуме KievDavos проект Сharity weekend был признан "инновационной идеей, которая способна привести к положительным изменениям в обществе”. В чем его инновационность?

- В том, что я не выпрашиваю деньги. Я не попрошайничаю и не использую достаточно унылую формулу понимания благотворительности в нашем обществе, когда есть некая стратегия выманивания денег любыми способами. Попросить, поныть, настоять. Мне даже известны формы шантажа, угроз публичной порки и прочего, к чему прибегают, к сожалению, люди с достаточно благой целью – помогать другим. Вот все эти вышеперечисленные алгоритмы неприемлемы для меня лично. Когда я поняла, что маховик закрутился, что количество людей, обращающихся за помощью в фонд “Твоя опора”, попечителем которого я являюсь, растет, а еще больше растет количество детей, которые в этой помощи нуждаются, я запаниковала. А началось все спонтанно и очень просто. Когда в 2014 году начали массово вывозить переселенцев из зоны АТО, а из сотни они перешли в тысячи, мы начали собирать грузовики с гуманитарной помощью. Я через Facebook планировала собрать один-два грузовика, а получила в итоге семь. И это помощь просто своего круга друзей. Затем это все приостановилось, потому что люди иссякают по-всякому: материально, психологически и так далее. А проблемы не иссякают. Вот это был момент моего отчаяния, я и придумала Charity weekend. Я села с Лерой Татарчук, главой фонда “Твоя опора”, через который идут все денежные переводы, пожертвования и просьбы о помощи, и сказала ей, что не могу выпрашивать, не умею, мне противопоказано это, иначе не будет части меня. Все, что я умею – это дарить эмоцию, производить классный контент, дарить людям ощущение пользы от проведенного времени. Этому меня научило телевидение и мои бесконечные проекты, я готова это все монетизировать для детей. Так родился Сharity weekend. Его идеология - проведи время с пользой. Мы готовим мероприятие очень интересного содержания: информационного и развлекательного, приглашаем звезд, делаем тренинги. Купив билет, ты гарантированно проводишь время с пользой для себя и одновременно приносишь пользу своими деньгами брошенным детям. Это формула работает безотказно. Она совместима со мной, потому что я чувствую себя комфортно во всем этом. Во-вторых, сформировалась огромная на сегодняшний день женская аудитория. И, конечно, это уже сборы, систематичность проведения уикендов и количество детей, которым мы можем помогать. Вот так.

- Большое количество женской аудитории – это прежде всего присущее женщинам желание помочь или все-таки первоначально их желание разобраться в своих проблемах? Я сейчас имею в виду семинары для женщин, которые вы проводите.

- Случилось это многофакторно, честно говоря. Во-первых, потому что у меня лично большая женская аудитория. Я всегда была интересна женщинам. И моя, наверное, заслуга в том, что я это знаю. Я к этому отношусь со здоровой долей интереса, любопытства и любознательности. Потому что таких женщин, как я, либо любят и прислушиваются, либо ненавидят. Ко мне ровного отношения не было никогда с детства. Поэтому на сегодняшний день моя женская аудитория – это весьма крутые барышни. Крутые в смысле своего внутреннего содержания. Они многого хотят от жизни, они думают, они движутся, они не считают нужным лебезить, они пытаются разбираться в чем-то, они прогрессивные. Мало того, эта женская аудитория, я говорю не про социальную составляющую или статус, я говорю про внутреннее- они очень похожи на меня. Они находятся в движении. Эта аудитория в диапазоне своем от 25 до 45 лет. А это, на секундочку, несколько поколений. И так случилось, что первые два-три уикенда они шли на мои личные мастер-классы. Таким образом, я увидела в реальности, как выглядит моя зрительница, познакомилась с ней что-ли. Это мне многое дало-в частности, понимание, что ей интересно и о чём она хочет говорить. Сегодня я знаю, как выглядит моя зрительница.

А дальше количество этих женщин стало просто разрастаться, информацию о наших встречах стали передавать своим подругам, знакомым, знакомым знакомых. На недавнем "Сharity weekend. Здоровый день" у нас было 7 тысяч человек. Женщины уже приводили своих мужей и детей. Поэтому так получилось и, скорее всего, это производная от моей деятельности. Два года назад я и предположить не могла, что все пойдет вот в такую глубину. Что это будут женщины, семинары, поездки по Украине. Что это будет какое-то нечеловеческое доверие всего самого сокровенного.

Фото: "Я напоминаю себе серфера, который поймал волну и пытается не уйти под воду, потому что уйти под воду фактически в каждом моем шаге пытается и наша система, и наше общество, и всякие предрассудки свалить", - Маша Ефросинина

- У этого благотворительного порыва, скажем так, есть какие-то глобальные цели? Скажем, стать послом доброй воли ООН?

- Вы знаете, я вам совру, если скажу, что были. Я, к сожалению, такой человек, который сильно разделяет цели и мечты. Правильно это или нет, не знаю. Наверное, сейчас все новомодные коучи скажут, что все это неправильно, но мне, честно, все равно. Все, о чем я вам рассказываю, это были мои внутренние порывы. Я сейчас, встречаясь с вами, понимаю, что цели нужны, потому что когда-то этот ком нужно будет подхватывать тяжелыми руками в виде какого-то сильного ресурса. Однако сейчас - нет. Я поддаюсь больше тем наблюдениям, которые перечисляю. Я напоминаю себе сёрфера, который поймал волну и пытается не уйти под воду, потому что уйти под воду фактически в каждом моем шаге пытается и наша система, и наше общество, и всякие предрассудки свалить. Но вот я пока лавирую и держусь. Глобально понимаю, что, если моя аудитория достигнет 100 тысяч и более, мне придется это брать и выводить на уровень, скорее всего какого-то государственного масштаба, потому что ну это уже будет безответственно - всех бросить и ничего не делать. Сейчас я больше на таком исследовательском пути благодаря своим проектам, чтобы понимать самые горячие болевые точки этой проблемы. Но моим глобальным интересом и направлением всегда будут женщины и дети.

- Тогда назревает вопрос. Сейчас достаточно популярно среди успешных красивых женщин становиться политиками. У вас не было такой мысли?

- Не было такой мысли, хотя и журналисты, и мое окружение пытаются меня с этой мыслью познакомить. Недавно я встречалась со студентами из института журналистики, так они вообще уже попытались меня упрекнуть, почему я этого не делаю, мол это безответственно: знать все, чего хочет современное общество и к чему должны двигаться и не идти туда сражаться за это! Скажу вам честно, как им ответила и вообще считаю: я сейчас еще не готова к этому морально. Понимаю, что, находясь в политике, надо быть толстокожим человеком. Толстокожим для того, чтобы, получая бесконечно по морде в виде общественного мнения, продолжать обществу служить. Что я имею в виду? Сейчас, разговаривая с вами о своих проектах и прочем, я вижу в ваших глазах реакцию совершенно человеческую, потому что говорю про вещи, о которых я, Маша Ефросинина, немало знаю. Если бы сейчас я вам сказала: знаете, по секрету, я вошла вот в такую-то партию, но вот всем этим буду обязательно заниматься, я бы в ваших глазах реакцию поддержки и одобрения потеряла бы однозначно. К сожалению, что происходит: одно лишь только поползновение публичного человека в политику автоматически сильно бьет по доверию к нему, по объективному восприятию того, за что он борется. Политика в наше время – это очень плохая метка. Она очень сильно связывает по рукам и ногам из-за мгновенно возникающего общественного негатива и гонений- просто потому что ты стал "одним из них" - "их" не любят и не доверяют тотально.  Пока я уверена, что больше сделаю вне этого, чем там. Если, как специалист, вырасту настолько, что мне понадобится большой инструмент и он будет находится только в политической принадлежности, я об этом серьёзно подумаю. Но не сейчас. Мне там пока делать нечего. Я там неэффективна.  Все, что имею на сегодня – это доверие людей и я не могу им пренебречь.

Плюс ко всему, у меня муж два года служит на государственной должности. Я не восторге от этого как его женщина, но я в восторге от этого как его партнер. Потому что я вижу, как ему тяжело, я вижу, как он не сдается. Вот он как раз парень, броню которого фиг пробьешь. Как он готовит законопроекты, как он не поддается ни провокациям, ни дряни, которую пишут, ни наговорам, которые есть, как он все это выстаивает. Можно сказать, что я понимаю уже, что это такое. Если в нашу семью, в нашу судьбу и в наш союз это вот таким образом, пробирается, то мы в общем достаточно сильно и прямо на это смотрим. В конце концов сказать, что мы удивились чему-то – тоже нельзя. Мы сами это все закрутили. Ну не мы с Тимуром, в смысле, а в 2013 году вся наша страна. Поэтому удивляться здесь нечему. Но, да, наша жизнь три года назад сильно отличается от нашей сегодняшней жизни. Ровно, как и наша страна.

- Но движемся мы к чему-то хорошему?

- С точки зрения жизни, мы всегда движемся к чему-то хорошему, потому что мы живем. Ах, если б это было так просто. Это всегда предмет наших споров с Тимуром.  Мой муж убежден, что да. Он как аналитик, математик, прагматик и мужчина считает, что, не делая - не добьешься. Я согласна с ним в той точке, что наше поколение, раз оно все это выстояло и выдержало в 2013-2014 году и захотело взять все в свои руки, должно брать и делать. Кому-то в жизни и похуже было. Кто-то не только войны проходил, но и голодомор, репрессии. Нашему поколению нужно самому все выстроить заново из выжженного. У нас не только выжжено все, но и крыски везде бегают. И мне, и Тимуру кажется, что это безответственно и глупо сказать: все виноваты, никто ничего не делает. Сесть и брюзжать. Это не про нас. Мы делаем. Я в своей зоне, он в своей. Эффективность этого всего, пока небольшая, потому что это у каждого лично его решение. Наши друзья делают. Я знаю, что сейчас поприходили и политики молодые, прогрессивные, честные, я их знаю. Но их единицы. Точечно тушатся пожары, честно вам говорю. Я же постоянно пребываю в компаниях, где есть дискуссии, где я же вижу, что люди болеют этим. В совокупности, с точки зрения страны, это вопрос не одного года. Просто мы хотим с вами “хорошо” прямо сейчас. Вы не хотите? Я очень хочу. Я зарабатывала когда-то такие деньги, что сейчас мне кажется, что мне это снилось. У меня раньше были такие возможности, что сейчас мне кажется, что это было не со мной. Но сейчас все по-другому. Но мы же сами это спровоцировали. Мы же сами хотели по-другому. Просто другое нам сразу никто не принес. Знаете, что для меня точка личностного слома? –  Сказать себе: “Да пошло оно все, я переезжаю жить в Берлин, например”. И если так скажет себе бОльшая часть нашего населения. Тогда все будет плохо у нашей страны. Пока этого нет, я, честно, как искренний оптимист, смело вам заявляю, что верю в лучшее.

Фото: "Мне есть что делать в этой стране. Для меня важно что-то делать", - Маша Ефросинина

-  И все-таки. У вас есть все возможности для того, чтобы уехать из страны. Почему до сих пор этого не произошло?               

- У нас не было таких мыслей совершенно. Единственный раз, когда, в принципе, я думала про это, было 21 февраля 2014 года. Я живу на улице Институтской. И я была на третьем месяце беременности. Третий месяц беременности для женщины – это очень опасный срок, когда тебе все врачи говорят, что тебе нельзя нервничать, нельзя переживать, нужно сидеть желательно на берегу моря и дышать морским воздухом. Меня Тимур не успел вывезти из квартиры, потому что поехал за дочкой: в лицее была срочная эвакуация. Я была в тот день дома, когда снайперы шарашили практически с нашего дома по ребятам. Я лежала дома и Тимур мне только орал все время в трубку: “От окон отойди, на пол ляг!”. И я думаю: “Я – не последний человек в этой стране, я -- женщина, носящая под сердцем ребенка. Какого черта я тут делаю?”. Живот был каменный. Дальше мы поехали в скорую, потому что была страшная угроза прерывания беременности. А вечером, когда я уже была в больнице и мне сказали, что малыш в порядке, меня вдруг осенило, что мысль "об отъезде" прожила в моей голове всего несколько минут, а потом я ни разу не по думала об этом. Я ругала себя за все: что не поехала к маме, что я там что-то не сделала, но я ни разу не сказала себе: “Так, беру первые попавшиеся под руку вещи и уезжаю, не знаю, в Испанию, в Италию, да пошло оно все”. У меня этой мысли, мой друг, даже не возникло... Я с одной стороны, конечно, порадовалась своему патриотизму (смеется). Но приняла это как главное решение. С тех пор мы никогда даже вообще не говорили об этом. Мне есть что делать в этой стране. Для меня важно что-то делать. Я наконец-то обрела объяснение всему: зачем мне была дана такая популярность, зачем мне дана такая энергия, которая способна на многое, особенно в отношении женской аудитории, зачем мне дана такая вера, зачем мне дано так любить женщин, при всяком их отношении ко мне. Почему мне даны такие потрясающие дети, такой абсолютно выдающийся муж? Нужно быть дурой, чтобы сесть со всем этим в Испании и смотреть на море. Если захочу, то еще успею в старости (улыбается).

- Крым - ваша Родина. Вы провели там лучшее время - детство. Почему нет благотворительных проектов, связанных именно с Крымом? Были ли в принципе попытки связать свою благотворительную или общественную деятельность с Крымом?

- Нет, попыток не было и внутренних тоже. Крым - это моя болевая точка, исключительно личная. Она не дала никаких производных и не выросла в какие-то большие формы. Вы знаете, я абсолютно убеждена, что моим родным крымчанам это не нужно. Я ведь из Керчи. И какой бы не был этот референдум долбанный субъективным в 2014 году во время аннексии, но, черт, Керчь показала 99% пророссийскую позицию граждан. Понятно, что там вопросы к правдивости референдума, но 99%. Это не 9%. Я родом оттуда, и вы абсолютно правы, что это мое детство, моя юность, а это означает, что это время не может быть плохим. Оно такое абсолютно розово-бархатистое в моей памяти. Но всегда там были российские настроения, русский язык, ожидание вот этого моста, который сейчас строят через Керченский пролив в Краснодар. Ожидание того, что кто-то придет и нам скажет: “Вот вы, дорогие крымчане, теперь в безопасности, обласканы, облизаны”. Я не буду вам говорить о том, что там это всё произошедшее- это страшная трагедия. То, что там нехорошо по каким-то условиям жизни, ну так Крым никогда особо хорошо и не жил. Он всегда был таким аппендицитом, который то воспаляется, то не очень. Поэтому я не чувствую нужды у моих земляков, чтобы лично я, Маша Ефросинина, что-то для них делала. Мне пишут иногда, но мало. “Мы вас любим, мы хотим, чтобы вы приехали” - это единицы. Под любым моим интервью о Крыме, таким, знаете, болезненном, о моих переживаниях, скорее появляются тысячи комментариев о том, что “Пошла ты, со своей любовью”. Я коряво отвечаю Вам сейчас, потому что это моя личная болевая территория. Это, как говорить о какой-то патологии, знаете, личной. Вот внутри меня есть такой слом, но он только мой, он не масштабировался.

-  Не каждый может похвастать таким длительным периодом популярности. И вот у нее есть свои плоды, благотворительный проект. Вы готовы, скажем, отказаться от медийности и полностью посвятить себя благотворительности?

Давайте так. Я начну тогда с того, что я считаю популярностью для себя на сегодняшний день. Популярность – это удивительная штука. Она как бы есть, но все время меняет свою плотность. Вот я десять лет хожу завтракать в одно кафе рядом с домом, и каждый раз мой путь туда либо сопряжён с повышенным вниманием прохожих- это значит, что накануне что-то успешное с моей физиономией в эфир вышло; либо как-то просто улыбаются мне – значит узнали, но почему, не помнят – пустые глаза. Это просто объясняется – есть проект какой-то с моим участием в телевизоре или его нет. Это реактивность. И так было до недавнего времени, пока я не пошла на тотальное взаимодействие со своим зрителем, предложила ему идти со мной и подключаться к большому и важному делу – такая себе сублимация произошла! Ну, конечно, глупо отрицать, что популярность – это дико приятно, это услада тщеславия, это волшебный дар, позволяющий еще и любимым делом заниматься. Вот я и занимаюсь. Но хорошо понимаю, что медийность, в определенной степени, обеспечивает продвижение и моих благотворительных проектов. Я публичный человек, и пока я вызываю интерес как женщина, как жена чья-то, как кто угодно, на благотворительных проектах это тоже хорошо и благоприятно сказывается. Это факт, это закон жанра.

Чтобы прийти к этому, мне понадобилось проделать большую внутреннюю работу, ведь у меня были разные периоды. … Ну давайте так, я понимаю, почему многие звезды в мире заканчивают плохо, где-то в ванной или на асфальте. У меня был период, он был очень давно, когда не было проектов, была пауза после безумной, абсолютно феноменальной популярности “Подъема”. Был двухлетний, даже трехлетний простой и это было тяжело. Это было, пожалуй, самое сильное мое испытание на взлет и падение, который проходит тот или иной публичный человек в разные отрезки своей жизни. Меня штормило сильно с 2005 по 2008 годы. Я даже в памяти в это время возвращаться не хочу. Но вы же помните -- то, что нас не убивает, оно же как бы нас…(улыбается). Поэтому сегодня меня вот так вышибить психологически сложно. Я поняла, что вообще все в наших руках. Знаете, вот все! Если ты хочешь пойти вниз – иди. А если не хочешь – не иди. Никто за руку никуда не ведет. И вот я не хочу больше эти состояния испытывать, поэтому и занимаю себя всячески: появились благотворительные проекты, появился театр, появилось кино. И это уже не ради популярности. Это ради того, чтобы больше никогда не чувствовать себя плохо. Надо себе честно признаться: тебе плохо, когда не звонит телефон и ты чувствуешь какую-то собственную ненужность и пустоту, так исправляй это. Сегодня честно могу сказать, что я не думаю про популярность как жизненно необходимое мне явление, все складывается само по себе, как ему нужно. Вот оно у меня трансформировалось это чувство. Быть в телевизоре ради популярности – это моя прошлая жизнь. Сегодня есть я. И все остальное – это моя личная внутренняя популярность. Это все сложно устроено, но для этого нужно испытать то, что испытала я. Сегодня мою популярность будет определять только какой-то резонансный проект. Но главное, что я на том уровне, где я могу делать то, что считаю нужным и в свое удовольствие. И еще приносить этим огромную пользу обществу. Это мое достижение, мое личное.

- Благотворительная работа должна оплачиваться?

- Сегодня только с Лерой Татарчук (глава благотворительного фонда "Твоя Опора") об этом говорили. Она беременна и получила в этом месяце 6 тыс. гривен декретных. Девочка, которая за два года работы фонда собрала порядка 6 млн гривен на помощь детям. Должна, черт подери, эта работа оплачиваться. Она не ворует ни копейки. Иногда в ее руках миллион гривен и она не забирает своему маленькому Мише или своему внутриутробному сыночку на покупку коляски. И 100 гривен не забирает, что делают некоторые наши депутаты, например, забирая у всей страны. Конечно, должна эта работа адская оплачиваться. Как должна оплачиваться работа госслужащих, докторов. Доктор института им. Н. Амосова, оперируя по десять детей в день, получает в месяц 2 тыс. гривен. Мы одно лекарство только закупаем по 10 тыс. грн за банку, а доктор получает 2 тыс. Должна оплачиваться работа людей, всегда должна. Я за это готова биться и перегрызать глотки.

- Давайте немножко выдохнем.

- Иногда лучше меньше знать, согласитесь, чем много (смеется). Я просто не очень люблю шаблонные фразы, а больше примеры. Умничать все могут.

- “Откровенно с Машей Ефросининой”…

- Я страдаю.

- Передачу закрыли.

- Мы ее сами остановили, нас никто не закрывал. Потому что нам некого снимать.

- Почему так?

- Вот и я думаю: почему так? Это моя внутренняя очень сильная потеря, мой друг. Потому что я где-то просчиталась. Я не предполагала, что так будет. Клянусь. “Откровенно” мы задумали в 2014 году и записали даже пилот с Лилией Подкопаевой.  Я еще работала на Новом канале. И пилот вышел и дал очень хорошую цифру, кстати. Но формат каналу не подходил по жанру и поэтому уже потом, когда уволилась с канала, мы отдельным продакшном запустили серию циклов на телеканале “Украина”. Я была уверена, что вот, пришло время нашим звездам выходить на авансцену. Всю жизнь, сколько я работаю, с 1998 года, мы все любили с моими коллегами посидеть поныть по поводу своей вторичности, которая вот так случилась по сравнению с российскими звездами. Все время им отдают предпочтение. Если концерт во Дворце Украина, то обязательно главная звезда Басков и Киркоров, а не Тина Кароль. Обязательно в больших мероприятиях отдадут предпочтение Ксении Собчак или Тине Канделаки, но никак не Маше Ефросининой или Кате Осадчей, которая 12-й год шарашит “Світське життя” и только сейчас, последние два года, “Вау, какая суперзвезда”, а тогда никто вообще не пытался в эту сторону даже посмотреть. Вторичность, она везде ощущалась. Я думаю: вот оно время, выходи, вот для тебя площадка программы “Откровенно”, говори со своим зрителем, скажи ему кто ты, познакомь его с собой. Поговори откровенно, я же ведь в кишки не лезу, в желтуху не лезу. Да, я настаиваю на достаточно откровенном разговоре, но предметно. И даже, если я затрагиваю какую-то тему очень болезненную, я вполне всегда готова услышать “Нет”. Публичный человек во всем мире должен уметь говорить на любую тему. С этого началось наше с вами интервью. Какую бы тему мы сейчас не затронули, это ваше право, вы журналист. Мое право – ответить на это так, как я захочу: послать вас, ответить шаблоном, ответить интеллигентно, ответить обтекаемо, ответить правду, чуть-чуть соврать. Это мое право, вы мне его сами даете. Мы пришли с вами на разговор. Так, черт, почему, они (украинские звезды, - ред.) стали отказываться, я вообще не ожидала. Во время Революции Достоинства, во время всего, когда страна полностью развернула к ним свои лица, открыла рты и сказала: “Ну давай, пой, говори, рассказывай, я твоя”. Пришло время создания новых героев. Практически после каждого интервью “Откровенно”, нам писали сотни отзывов: “Ой, я открыла героя для себя по-другому”. Я понимала, что мы все правильно сделали. Любого человека, любую звезду, которая к нам приходила и давала интервью, мы открывали масштабно, со всех проекций. Так это ли не нужно им? И им и зрителю?

- Так почему же нет? Из-за чего отказываются?

-  Отказы очень формальные. Заболели, уехали, не могут. Нет времени, график. Было несколько простых: не хочу, не готов. Но, как я и писала в своем посте: любая фамилия, которую вы сейчас можете мне сейчас назвать из тех, кого не увидели в “Откровенно”, любая абсолютно была нами приглашена в свое время.

 - С точки зрения журналистских стандартов, как далеко можно или нужно зайти, чтобы эфир был рейтинговым?

- Можно зайти ровно до той точки, в которой есть опасность нанести оскорбительную обиду. Где внутренне ты можешь очень сильно человека покарёжить, пренебрежительно отнестись к его откровению, паскудно - с точки зрения вербалистики той же. Потому что, входя в момент абсолютного откровения, вскрытия, человек становится невероятно уязвимым. И вот там нигде нельзя допустить ни один вообще поцарапыш. На самом деле все намного проще, что-то я разумничалась. Человек, если решает говорить честно, он будет говорить честно. Все герои “Откровенно” приходили на площадку с внутренним решением говорить. Моя задача была только все это потом распутать. Да, они не все практически понимали до какой степени откровенно они будут говорить (смеется), но я каждый раз, потому что так отношусь к людям, демонстративно декларировала уважение к их личной истории. Можно было дальше, можно было забраться в совсем такие внутренности, как я называю. Но я не могу. Меня и упрекали в этом тоже, что я там “недорозчленила” кого-то, как в случае с Ани Лорак, но все равно ты даешь возможность человеку говорить, это самое главное. Зритель дальше должен принимать свое решение о нем.

- То есть есть предел?

- Мораль. Журналиста самого, имеется в виду.

- Ну заставить женщину заплакать – это не так сложно. Но плакали мужчины.

- Это все, кстати, не было спланированной акцией, я вам честно скажу. Мы не думали, что будет столько слез. Посему, тут я буду очень лаконична в ответе. Мой вывод по истечению тридцати интервью таков: человеческая память склонна по-своему интерпретировать события из жизни. Что-то произошло с тобой, твоя память как-то это “причесала”, болезненное убрала, яркое усилила, и в твоей памяти это событие в понятном ассоциативном коконе лежит. А потом тебе это вскрывают, показывают, и, оказывается, что все немножко по-другому. Ты так смотришь на все это с других сторон, внутрь заглядываешь, нюхаешь и поэтому слезы. Нелегко говорить про свои драмы. Потому что наш организм так устроен, что мы все придавливаем, закапываем внутри, прячем и отодвигаем в дальний угол. Поэтому слезы. Это абсолютно понятная психофизиологическая история. Плюс, конечно, мне все это очень интересно. Мне честно интересно. Я научилась безоценочности по отношению к герою. Я вообще запрещаю себе испытывать симпатию или неприязнь к своему визави.

- После тридцати интервью уже сложно от этого отказаться, мне так кажется. Какая-то альтернатива есть этому проекту?

- Нет, поэтому и страдаю. Я жду, когда новые звезды вырастут. Почему я так говорю. Потому что это исключительно в контексте телетребований. Потому что в телеэкране будут смотреть массово только того, кто безусловно популярен. Мне там предлагали наши комментаторы из Facebook разговаривать с театральными режиссерами, шахматистами, с победителями Олимпийских игр, дизайнерами, с художниками и я бы очень хотела, где-нибудь в интернете, но не на телеэкране. Телеэкран требует рейтинга. Телеканал – это коммерческая структура. Программа должна быть рейтинговой. Это фактор, обуславливающий жизнь телепередачи в эфире.

- Есть ли сейчас у украинского телевидения острый недостаток новых лиц?

- Мне вообще порой бывает очень непонятно, что наша телевизионная индустрия и те, кто ею верховодят, вкладывают в явление “звезда”. Очень много лиц в телевизоре. И свежих, и несвежих – всяких. Но вот другое дело, что на Западе телезвезда - это некий объект всеобщего внимания, который культивируется и тем же каналом, и обществом. Это, знаете, как пирамида: общество к нему испытывает интерес, телеканал дает ему еще большие рейтинги. Человек становится целой фигурой в медиа-пространстве. Та же Хелен де Дедженерес, тот же Джимми Фэллон. Ну много их можно перечислять, это целая культура. И на нем они потом начинают зарабатывать миллионы, потому что это начинает монетизироваться со всех сторон. Куда ты его не поставь и в какой проект не засунь, это потом приносит им колоссальные доходы. А у нас такое ощущение, что, наоборот, бояться делать людей слишком знаменитыми. У нас больше телеперсоны используются как некий ресурс.  Раньше были лица каналов, очень яркие. Ты понимал, что этот канал – такие лица, а этот канал – такие лица. Это еще было и на моей памяти. А сейчас вот как-то все затерты.

- Может потому, что реже стали смотреть телевизор?

- Может быть. А, может, и потому, что телепроекты стали безличностными. Проекты форматные. И вот смотрят формат, с точки зрения его интересности. А вот кто его ведет – вообще неинтересно. На эту позицию можно поставить кого угодно: меня, моих коллег. Формат от этого не изменится. Его все так же будут смотреть с таким же пристальным интересом. Вот это для меня лично очень сильное профессиональное огорчение. Хочется, чтобы проекты были личностные. Когда проект делает человек, который внутри него. Как выше перечисленные мною товарищи мирового масштаба. У нас пока каналы не рискуют такое запускать. Слишком высоки риски, а рисковать сейчас себе никто не может позволить. Все пытаются математически вычислить успех. А в телевидении это не всегда возможно.

Фото: "Я работаю со словом всю свою жизнь", - Маша Ефросинина

- Возвращаясь к журналистике и ее стандартам. Учитывая, что мы который год живем в условиях войны, информационной в том числе, это как-то отразилось на украинских журналистах как профессионалах?

- Я работаю со словом всю свою жизнь. Слово - это самый главный мой ресурс. Так вот я считаю, что обладая в совершенстве мастерством слова и определенной долей интеллекта можно изложить любую тему. Все остальное – это личные оценки. Для журналиста они неприемлемы в принципе на старте подхода к проблеме. Ты должен показать все стороны проблемы. Всегда. Ты должен докопаться до сути. А если там тебе предлагается некая двухвекторность, так изложи и один, и второй. Пускай твой читатель сам принимает решение. Это крайне важно. Сейчас я не сильна в политической журналистике, к сожалению. У меня есть сейчас момент некоего отрицания этого всего. Потому что в 2013-2014 году я очень глубоко нырнула в это все. Но если я скажу о журналистах, которые, например, пишут о деятелях культуры, это же вообще катастрофа. Сейчас же все пишут по Instagram. Зашел утром, видимо, за кофе на перекуре на Instagram-страницу одного, второго, десятого, пошел себе написал что-то в колонку о культуре. Ну кто так делает? Instagram – это вообще чей-то придуманный мир, если можно так сказать. Где здесь журналистика? Увидеть меня там ненакрашенную, а потом написать статью о том, что Маша Ефросинина запустила себя или у нее, видимо, какое-то недомогание. Это страшное журналистское обнаружение было, видимо. Это меня сильно раздражает, когда вообще никто сильно не потрудится ни перезвонить, ни какого-то гонца заслать и узнать, что там на самом деле происходит. Я вот думаю: а вот где журналисты здесь? Где они все это взяли? Поэтому, конечно, я возмущена очень сильно.

- Не могу не отметить, что у вас отличное чувство юмора. Как часто оно выручает в профессии?

- Я не пользуюсь этим как выручательством. Вот сейчас мне не хочется шутить, потому что вы идете по моим очень чувствительным внутренним зонам. В основном, чувство юмора мне сопутствует. Оно всегда со мной. Потому что я человек достаточно ироничный. К сожалению, вынуждена признать, что уже немного циничный (улыбается). Юмор мне очень сильно помогает в жанре, который я очень сильно люблю - это интертеймент. Я его люблю, я в нем состоялась. Он такой для меня, знаете, прям альма-матер. Плюс - это мой источник энергии. Мне там хорошо. Поэтому я скучаю очень сильно по большим шоу, по телеэфиру, я, конечно бы хотела, что-то такое типа “Шоумастгоуон” вести. Это моя стихия. Там можно все: и говорить, и шутить, и модерировать и управлять всеми эмоциями, это очень сложно, но это круто.

Фото: "Я человек достаточно ироничный", - Маша Ефросинина

- В конце, если вы не против, небольшой блиц-опрос. Какая книга больше всего повлияла на вас?

- “Три чашки чая”.

- Монатик или Дорн?

- Монатик.

- Чай или кофе?

- Кофе.

- Брюки или юбка?

- Брюки.

- Накраситься или поспать?

- Поспать.

- Что бы вы сделали, если бы на один день стали мужчиной?

- Я бы срочно пошла к женскому психологу и сказала бы: “Расскажи мне все про женщин. По-моему, мы нихрена друг друга не понимаем”.

- Если бы была возможность выбрать себе суперсилу, чтобы это было?

- Я бы хотела читать мысли мужчин.

- Если бы пришлось написать свою автобиографию, как бы она называлась?

- “Мои подъемные”.

- Три ваших недостатка.

- Мнительность. Стрессонеустойчивость. Иногда лень.

- Самое яркое событие этого года.

- Сharity weekend. Здоровый день.