Александр Коротко: Поэт не может быть массовым, особенно сегодня

Известный поэт-песенник о творчестве, евреях и философии в жизни

Наибольшую известность Александру Коротко могла принести, возможно, карьера поэта-песенника, но этого не случилось, хотя песни на его стихи становились шлягерами в исполнении Филиппа Киркорова, Иосифа Кобзона, Александра Малинина, Тамары Гвердцители, Таисии Повалий, Юрия Богатикова и Инны Пушкарь.

Известность приобретают, как правило, сами исполнители песен, иногда публика обращает внимание и на композитора, а до автора слов чаще всего внимание аудитории на доходит. При этом именно слова являются отправной точкой при рождении песен. Не будь их, все песни были бы всего лишь мелодичным молчанием исполнителей, им попросту нечего было бы петь.

Александр Коротко этап написания стихов для песен, как и свой бывший пост заместителя министра здравоохранения Украины, рассматривает всего лишь как промежуточные вехи, которые были в его карьере, но на которых он не стал бы делать особый акцент.

Его поэзия и проза намного глубже вкусов массовой аудитории. Возможно, поэтому в Украине он до сих пор не приобрел той известности, которой заслуживает. "Настоящий поэт не может быть массовым", - уверенно заявляет он.

Имя поэта Александра Коротко в Украине известно только довольно ограниченному кругу, хотя в мире его уже давно признали от Китая до Чили. Его стихи, поэмы и романы практически в режиме нон-стоп переводят ведущие мировые издательства, отдавая дань виртуозному владению словом, потрясающей эрудиции и глубокому философскому смыслу, которыми наполнены поэзия и проза автора. За свои произведения он был даже принят в число академиков Европейской академии наук, искусств и литературы, насчитывающей всего 300 членов, из которых 72 – лауреаты Нобелевской премии. Однако в Украине о нем как о поэте все еще знают далеко не многие.

Непосредственно во время нашего интервью пришло известие из Австрии о переводе на немецкий язык поэмы "Ван Гог". "Я ее написал где-то 27 или 28 лет назад, кажется, - скромно говорит Александр Шимонович и добавляет: "Приятно, конечно, но я всего лишь подмастерье".

– А кто же тогда мастер?

– У меня есть книга "Подмастерье" о великих наших творцах – о художниках, поэтах, писателях и философах. Почему я ее назвал "Подмастерье"? Потому что Творец – только Он. И тут не надо пыжиться и надувать щечки. В творчестве ты не можешь ощущать себя сильным. Ты всегда слабак, ты всегда неуверен. Как это можно вообще соизмерить с тем, что выше? Мастер только один.

А поэт-песенник… Не хочу никого обидеть, но поэт-песенник – это не поэт. Поэт - это другая ипостась, это очень камерные, глубинные, интимные вещи. Это абсолютно элитарная вещь, он не может собирать стадионы, максимум – небольшой зал. И то, если это настоящие прихильники. А если загоняешь толпу… Ты можешь, конечно, там на стадионе что-то чирикать, но это будет не настоящее.

– То есть узкий круг аудитории вас не смущает?

– Абсолютно. Поэт идет один. Поэт не должен искать своего читателя. Свой читатель должен найти своего поэта. И при этом читатель должен трудиться не меньше, чем сам поэт. Это же работа сердца и души. Ты должен проходить-проживать, чтобы ты постиг Это.

Поэт не может быть массовым, особенно сегодня. Люди заняты своим, это не время поэтов, но это не время и жаловаться. Если ты для этого предназначен - делай свое дело, а там Господь посмотрит.

Творчество – это иное проживание. Это параллельный мир, и надо знать, как ты выходишь из этого настоящего мира, как ты входишь в этот параллельный мир, как возвращаешься. А ведь можно и не вернуться. Творчество – это очень небезопасная вещь. Для тех, кто с этим играет. Марина Цветаева говорила: "Господь Бог научил нас, поэтов, писать, но не научил нас жить".

Почему Гоголь сжег свои рукописи, почему Кафка, почему другие? Сначала им казалось – создали великое произведение. Потом, уже перед тем как отправляться в самую последнюю дальнюю дорогу, они понимали, что все это тлен.

Почему великие наши пророки и цадики никогда практически ничего не писали? Они боялись писать. Он по слову создал мир, а мы тут думаем, что можем что-то изменить.

– Александр Шимонович, вы упомянули цадиков. Для читателей нужно пояснить, что, в переводе с иврита, цадик означает праведник. Цадики являются духовными лидерами хасидских общин. Вы еврей, но фамилия ваша – Коротко – звучит по-украински…

– Я поясню. Изначально фамилия была Короткий. Это польско-еврейская фамилия, со временем она трансформировалась в Коротко. Мой папа был польским евреем, Шимон Срульевич Короткий. Он возглавлял еврейскую общину в Крыму. До последнего дня своей жизни он был наивным, как ребенок, он всем верил. Я ему говорил: "Папа, там же тебя обманывают". А он: "Сына, ну, что ты, такого быть не может". В его честь в Симферополе назвали Хесед – Хесед Шимона.

Хесед – это организация, которая оказывает помощь малоимущим и пожилым людям, которым нужен уход и медицинская помощь. Хесед в переводе означает Милосердие. Лучшей памяти о папе и придумать трудно. Он был глубоко верующим человеком.

– А вы? Вы тоже ортодоксальны?

– Да. Ко мне не сразу это пришло, но и я тоже, уже больше двадцати лет. Мой внук, когда еще был маленьким, если его спрашивали, кем работает его дедушка, отвечал: "Мой дедушка работает евреем".

– К какому хасидуту принадлежите?

– У нас в Киеве на Подоле есть синагога, ее восстановил главный раввин Киева и Украины Яаков Дов Блайх. Это синагога Карлин-Столинских хасидов, я в нее хожу, и папа тоже ходил. Карлин-Столинские хасиды – это очень сильная ветвь, ее основал один из учеников основоположника хасидизма Баал-Шем-Това. А сам Баал-Шем-Тов, кстати, похоронен в Меджибоже Хмельницкой области. Вы себе даже не представляете, сколько в Украине захоронений великих, величайших еврейских праведников.

Мне иногда кажется, что из-за такого количества намоленных мест, и иудейских, и православных, и других религий, Украина еще жива. Ее хранит что-то более высокое. Потому что так, как мы работаем, уже давно должны были бы подохнуть. Мы уже профукали все, что могли, по большому счету. Но Украина жива, как будто Господь Бог взял нас и держит, как ветку на весу, чтобы мы не упали. Потому что, с точки зрения здравого смысла, нас не должно уже было существовать. А мы есть. Значит, тут есть какие-то более глубинные вещи, из области божественного прикосновения. Я это очень чувствую. Вот это, мне кажется, самый главный момент: Украина – это не так все просто.

– Вы в своем творчестве уже дважды обращались к личности Васыля Стуса. Вам небезразлично стремление украинцев к независимости?

– Да, я написал большую поэму "Стус". Конечно, мне близко стремление украинцев к независимости, я же сам отсюда родом, из Коростеня Житомирской области, и всю жизнь прожил в Украине.

Я считаю, что все, что у нас произошло и на Донбассе, и в Крыму, – это наша плата за свободу. Ничем ты не заменишь этот дух, и украинцы уже стали другие. Их в стойло загнать уже невозможно. Благодаря этому мы живем и радуемся. Да, жизнь страшная, но интересная, все время что-то происходит. Я считаю, что мы все стали событийными психопатами, мы по-хорошему дуреем от всех этих событий. Да, цена высока, но это путь, который надо пройти.

Я чувствую, что сейчас в Украине происходит что-то такое сильное и великое. Дай Бог, чтобы нам хватило мудрости, и народу, и правителям. Если взять результаты последних выборов, у меня есть ощущение, что народ поумнел. Люди уже оценивают иначе, все меньше иллюзий у них остается. Выбор уже более осознанный, потому что все большая свобода выбора появляется и появляется чувство собственного достоинства.

– Великий еврейский писатель, лауреат Нобелевской премии Эли Визель как-то сказал, что, если люди до сих пор не слетали на Марс, не побороли рак и не придумали лекарства от других смертельных болезней, то только лишь потому, что те, кто должен был совершить эти открытия, сгорели в печах Освенцима. Как думаете, почему среди евреев так много гениев?

– Небезопасный вопрос. В то время, когда все обострено. Буквально на днях в Вене возле синагоги расстреляли людей.

– Если не хотите, можете не отвечать.

– Нет-нет, я отвечу. Тут нужно быть очень деликатным, поскольку это вопрос вероисповедания. Прежде всего хочу сказать, что гениев и среди других народов хватает. Но что касается евреев, тут, мне кажется, нужно обратиться к первоисточнику. Для нас первоисточник – это Тора. В Торе написано: "Ты - мною избранный народ". Господь определил избранный народ. Он говорит: "Ты – народ жестоковыйный". Ты упрямый, но я тебя избрал. Не за праведность твою, просто я тебя избрал, это мое решение. И от того, как будете вы себя вести и жить, так будут жить и другие народы.

На долю евреев выпало много испытаний, еще со времен Моисея. Он вел их в страну, "текущую молоком и медом", а пришли они в край, непригодный для сельского хозяйства, без полезных ископаемых, без воды, по сути – в безжизненную пустыню. Но посмотрите сейчас на Израиль – собирают по пять-шесть урожаев, дороги такие, каких я нигде в мире не видел. И строят, и строят. У всех был мировой кризис – в Израиле подъем.

– Желания переехать не возникало?

– Никогда не возникало. Объясню – почему. Родина – она же, как мать, может быть одна. На родине, пусть со всеми нашими проблемами, и хлеб пахнет по-другому, и помидоры, и огурцы… Воздух родины – он особенный. Я очень люблю Израиль, мне там никогда не жарко, не холодно, мне там комфортно. Когда я туда приезжаю, мне эта страна кажется безразмерной, хотя она и маленькая. Но, на мой взгляд, великое счастье – это когда ты можешь туда съездить и вернуться к себе домой. Если бы меня вывезли в два-три года – другое дело, но сейчас… Не надо тешить себя иллюзиями. Да, в начале массовой волны эмиграции после распада Союза люди заходили в израильские супермаркеты и падали в обморок от сорока видов колбасы, когда у нас были пустые полки. Но уже колбаса есть, надо ехать за чем-то более значимым.

Может, я, конечно, ошибаюсь, но среди тех, кто выехал уже в зрелом возрасте, я не видел никого, чтобы у них глаза блестели. Какая-то там есть трагедия. Да, материальный достаток, это понятно, но, по сути, это деревья, которые вырвали и пересадили, а ведь никогда не знаешь, как они приживутся.

Очень близко мне все в Израиле, но переехать – это совсем другое. Или, допустим, переехать в Америку. У меня дочка младшая в Америке живет. Она говорит: "Папа, мама, почему же вы не едете?" Я говорю: "Женечка, ну, представь, я приехал в Америку и поселился там на Брайтоне. Что я буду там делать? Козла забивать? Я же через неделю застрелюсь. Если ты купишь мне маузер - я приеду".

Нет, из Украины я никуда уезжать не хочу. И это не поза, это внутреннее состояние.

– Значит ли это, что евреям в Украине относительно комфортно и Украину нельзя считать антисемитской?

– В Украине в принципе нет антисемитизма. Я считаю, что менталитет украинского народа очень близок по духу еврейскому. Это можно проследить хотя бы по одной точке – по отношению евреев к своим родителям и к маме, и как относятся украинцы к своим родителям. Меня вообще потрясает, когда украинцы обращаются к своей маме на Вы: "Мама, Вы!" Нет, я не считаю, что в Украине есть антисемитизм. Я считаю, как раз наоборот, что Украина очень толерантна в душе. Таков менталитет украинский.

– Вернемся к творчеству. Поэт должен быть философом?

– Смело ставьте знак равно. Только поэт еще выше, чем философ. Философ работает с сознательным и подсознательным, а поэт – с сознательным, подсознательным и, порой, с бессознательным.

Ведь часто как получается – ты пишешь, а потом утром просыпаешься, смотришь и удивляешься: не может быть, чтобы я это написал. Ты просто не веришь – кто я такой, чтобы мог такое написать. И ты понимаешь, что в какие-то моменты кто-то водит твоей рукой. Это встреча. Просто, если ты не поднялся, Он к тебе не спустится.

–​​​​​​​ Как будто какой-то портал открывается?

– Конечно. Я всегда по этому поводу шучу. Когда я заростаю и прихожу к своему парикмахеру, она мне говорит: "Ой, Александр, какая у вас симпатичная копнушка, жалко ее состригать". Да подождите, говорю, состригайте, это же мои антенны, я же их направляю туда, мне надо ловить сигнал. Она думает, наверное, что этот придурок рассказывает?

А если серьезно, то бессознательного в творчестве достаточно. Поэтому еще раз повторю - три уровня: сознательное, подсознательное и бессознательное.

При этом надо понимать, откуда берется само поэтическое слово. Это результат творческой энергии, это метаморфозы. Поэтому оно и воздействует так.

– Вы человек вдохновения?

– Все можно делать с вдохновением или без, но это просто работа, все равно что подметать улицы. Если сидеть и ждать вдохновения, тогда нужно читать Пушкина, "Сказку о рыбаке и рыбке", но получишь в итоге корыто. Только труд, иного лекарства нет. Моя философия проста – проживать день, как вечность, в радости и в постоянной нагрузке. Преодолевать нужно себя, а не кого-то побеждать. Жизнь – это не спорт, тут нет беговых дорожек, никто никому, на самом деле, не мешает. Особенно, в творчестве.

И самое главное – не ощущать себя великим, если что-то там нацарапал. Это Он тебе дает и Он может забрать. Это очень тонкая вещь, тут посредников нет.

– И напоследок стандартный вопрос в стандартной формулировке – творческие планы?

– Любая деятельность должна быть осмысленна, нельзя не иметь планов. Я завершаю сейчас большую поэму "Набережная снов". Она сюрреалистическая, мистическая, философская. Также завершаю работу над поэмой "Иосиф и Яков", это продолжение моего библейского цикла. Уже написаны "Авраам и Исаак", есть поэма "Иерусалим". И сейчас активно работаю над циклом эссе о двадцати немецких выдающихся личностях, духовных лидерах Германии.

– А есть вещь, которую хотите написать, но еще не решаетесь?

– Есть. Моисей. Но я к этому еще готовлюсь, хотя и думаю об этом уже более двадцати лет. Но, понимаете, это не так просто. Не было такого второго человека на Земле, с которым Бог говорил бы лицом к лицу. Поэтому невольно думаешь, как ты можешь писать от его лица? Кто ты вообще такой?