Режиссер Оля Михайлюк: "Если бы я и поехала в Россию, то со своим мелом в кармане и вопросом: "Как? Вы не понимаете, что делаете?"

- Подождите, пойдемте высаживать мяту! 

Режиссер Оля Михайлюк держит в руках горшочек с растением и объясняет, что его команда "Артполя" привезла в Киев из Алчевска.

Это был мятежный май 2014 года и их последняя поездка в город, который уже три года находится в оккупации. Теперь, когда эта мята уже стала частью перформанса, ее высаживают во дворе местного музея. Кажется, именно для этого акта созидания, о памяти, войне и людях в ней, Оля посетила шесть городов Донбасса. Сейчас она осторожно заворачивает растение в донецкую землю, делает это долго, будто давая ей наставления или благодаря.

В Бахмуте, где мы встречаемся, Михайлюк уже знают по проекту "роздІлові", в котором зрителей поразила необычная визуализация режиссера: она рисовала на кальке различными веществами – от вина до чернил и зеленки.

Styler расспросил режиссера о ее выступлениях на Донбассе под звуки артиллерии, опасности фальши в искусстве, скандале с задержанием Сергея Жадана и опасениях перед Евровидением в Киеве.

На этот раз вы вернулись на Донбасс, чтобы говорить об искусстве во времена перемен и конфликтов - и в лекции, и в перформансе. Вы не решаетесь называть события на Востоке войной или видите в вашем определении какой-то другой смысл?

Будут рассматриваться гораздо шире, в смысле маршрутов, траекторий, вопросы людей, которые вынужденно являются переселенцами. И это примеры не исключительно из нашей войны, вот собственно поэтому происходят изменения и конфликты. Очень интересно, что вы это заметили. Когда я была на стипендии полгода в Польше, поняла, что абсолютно ни одного дня не было, чтобы меня оставляла эта тема войны в моей стране. Но когда проводила там в Украинском доме встречи по Крыму, по Донбассу, мне наша куратор сделала замечание: "Ты постоянно говоришь "и когда начались те события". Я не произносила слова "война", хотя у меня была польская аудитория.

Фото: Оля Михайлюк во время лекции “Искусство в эпоху перемен и конфликтов” говорила о примерах дискутивных иностранных арт-проектов, посвященных беженцам и жертвам воин (РБК-Украина)

Война для меня лично – это и конфликты, и изменения, но и то, что стало определенным моментом очищения. Мы в Бердянске работали с переселенками из Донецка и Горловки, подготовили вместе перформанс. Они писали углем на белых стенах - писали о том, что пережили. Сначала “мы там чужие, тут не свои”, и про танки, про детей, про страх и боль, а потом стали писать "цените то, что у вас есть".

Человеческая жизнь – самое ценное. И это лучше осознаешь именно в такие моменты. Собственно поэтому война войной, но мы говорим о том, что война – это момент какого-то важного качественного изменения шкалы ценностей.

Перформанс "м'ята" анонсирован как очень субъективный, с сочетанием визуализации, музыки, текста, даже запахов и вкусов. Вы считаете, что нашу украинскую действительность можно передать только через такое сложное сочетание? "Чистое" искусство с нашей реальностью не справляется?

Нет, я так не считаю, но для меня этот язык - интермедиальный язык, близок. По образованию я журналист, то есть работала некоторое время со словом. Потом стала работать как режиссер. Есть авторские проекты, по форме близкие к современному театру, есть мультидисциплинарные проекты, объединяющие музыку, литературу и визуализацию. Но когда началась война, я вернулась к журналистской практике, сначала документировала: мне казалось, это самое главное, что надо сделать, потому что мы скоро не поверим в то, что с нами происходит сейчас. В марте во время "референдума" я была в Крыму. Потом несколько раз ездила на Донбасс. Реальность была настолько интенсивной, что я видела смысл в фиксации этих событий.

Я документировала, документировала, документировала, пока (и об этом говорится в перформансе) не замолчала. Просто показалось, что мои слова не могут ничего изменить. Потом был довольно долгий поиск формы.

Перформанс – это очень личное искусство, в нем нет никакого интертеймента. "Мята" – о памяти. Это такой коллаж из отрывков текстов, одной мелодии и перформативного действия, связанного со словом "паМ’ЯТАти". Если говорить о точке отсчета этого рассказа, то это Алчевск, широкие улицы, пятна света, розы и оружие. Такие острые, тревожные вещи, и в то же время двор, который полон мяты. Вот это противоречие. И где ты себя находишь в нем.

Фото: “Это не то произведение, которое может "понравиться", но кому-то очень близким” (Артполе)

Этот спектакль с фрагментами нашей войны вы впервые презентовали в Чехии. Какой отзыв от аудитории получили там?

Всегда происходит по-разному. Там была более театральная среда. Много отзывов о перформансе поступает и до сих пор. Реакция была очень классная: она не была однозначна, потому что это не то произведение, которое может "понравиться". Оно кому-то было очень близким. Люди познакомились с нами и хотели узнать о ситуации в Украине больше. Но были и те, кто сначала был раздражен: типа "это так депрессивно", "зачем мне об этом думать".

В Чехии пропагандистская машина работает очень активно, транслируются очень откровенные антиукраинские вещи. И так было не только в Праге. Эта проблема у меня возникла и в Мюнхене, где вещает Russia Tuday. Но это, пожалуй, хорошо, что работы каким-то образом возбуждают, не оставляют равнодушными, заставляют людей задуматься.

Начало войны на Донбассе вы застали в мае 2014 на Луганщине, когда готовились к фестивалю "Артполе" под Алчевском. Помните, что тогда чувствовали?

Я помню, что все было очень плотно. Чувствовалось так, будто ты зажат в том, что постоянно "должен делать": как волонтер, как журналист, - что ты должен. Я в тот момент перестала слушать музыку, перестала читать, потому что мы все попали в ритм непрерывной работы. И потом в Алчевске я вдруг понимаю, что в ближайшее время у меня нет связи, нет интернета, и вообще не знаю, удастся ли оттуда выбраться. Понимаю, что нас просят не выходить из дома. И, как ни странно, понимаю, что могу наконец фотографировать этот луч, который попадает в чашку с мятой, могу почитать любимого поэта, потому что книга со мной.

То есть могу на какой-то момент вернуться к себе. Потому что мы превратились в некие механизмы. От этого ритма. И я не говорю, что это плохо: мы должны на самом деле все это делать и дальше, но найти тот ритм, в котором будет и твое волонтерство, и твое личное. Собственно, от этого ритма часто люди "сгорают", им кажется, что страна их предала, что мы все это делали зря. И все от того, что мы не делаем этих пауз – на мятный чай.

Фото: Перформанс Оли Михайлюк “мята” в Бахмуте (Артполе)

Тогда, в апреле 2014, в одном из блогов вы говорите, что "никто не знает, чем все закончится, войной или перформансом о любви". А сейчас для вас лично понятно, чем это закончится?

В "роздІлових" (работа над этим проектом началась еще до войны) у нас были слова "нічого", "ніч", "ніжність", "любов". Потом появилась "війна". Недавно мы проехались от Счастья до Львова с этим проектом, играли в Станице Луганской. Да, я бы очень хотела, чтобы уже состоялся перформанс о любви. Я почувствовала, что возникают уже следующие вопросы. Война уже не так доминирует. Например, у меня появился последователь, ему семь лет, он из Станицы Луганской. Ему понравилась идея рисовать на кальке и на стекле, и он начал исследовать, как различные вещества ведут себя на бумаге. И вот мама пишет мне позавчера, что ее вызвали на ковер в школу, говоря, что нормальные дети так не рисуют: "Купите ему карандаши и обратитесь к психологу". Она пишет: "Карандаши у меня есть, я - психолог. Что дальше?"

Это уже другая война. Возникают вопросы свободы выбора и ограничений - тоже своеобразный вопрос границ. Ибо Станица Луганская – это Украина – молодая и демократичная. Но соком рисовать нельзя, ибо это уже “за гранью”. И ясно, что это не только Станица, это может быть в Бухмуте, в Киеве и где угодно. Просто до сих пор существуют те рамки, установленные старой системой. Мне очень бы не хотелось, чтобы просто изменились цвета, а система и ритуалы остались теми же. И я буду делать все, чтобы этого не произошло.

Еще вы тогда говорили, что в такие времена невозможно фальшивить. К чему такая фальшь в культурном и общественном плане может привести?

Это вопрос сложный, потому что иногда наблюдаешь людей, которые позволяют себе произносить такие лозунги, очень громкие, очень на широкую аудиторию, а ты видел их во время событий. И здесь большая опасность – самому разувериться. На самом деле себя нужно все время стимулировать идти дальше, не повестись на фальшь, не надейся на благодарность, просто верить, любить этот мир и продолжать свое дело.

У нашего друга есть такой лозунг "Не халтурим, играя к Богу". Это твой личный Бог, к которому ты играешь, и если предашь, то прежде всего себя. Художники должны быть внимательны к каждому шагу, слову, жесту, особенно сейчас, когда эта фальшь может привести кого-то к точке невозврата.

А что касается общества, то "попсы" сейчас полезло из всех щелей очень много. Не ведитесь! Очень важно поймать свой ритм, который не приведет к усталости и унынию, и в то же время не расслабит вплоть до "война уже закончилась, можно возвращаться к текущим делам". А вот заставит быть таким – внимательным.

Фото: В “роздІлових” Михайлюк визуализирует тексты Сергея Жадана под музыку Алексея Ворсоби и Влада Креймера (РБК-Украина)

Над "роздІловими", которые тоже привезли к нам, вы работали вместе с Сергеем Жаданом, которого недавно задержали в Беларуси из-за запрета въезда в Россию. Как вы оцениваете этот инцидент?

Конечно, это ужасно. И еще ужаснее от того, что обычно. Нет никакого оправдания системе, которая диктует такие правила. Это ненормальная ситуация, совершенно идиотская. И так не должно быть. В "роздІлових" есть участник из Беларуси Алексей Ворсоба, который сейчас на стипендии в Польше. Именно после этой истории с Сергеем, довольно опасной, Алексей должен был приехать из Варшавы в Минск и из Минска выезжать сюда, в Счастье, Станицу и Старобельск. Был момент, когда мы все разволновались, но опять же – каждый из нас делал свой выбор.

Есть моменты, когда, наверное, не стоит рисковать, а есть моменты настолько важные для тебя, как для художника, когда должен делать достаточно смелые шаги, иначе рискуешь попасть в ту самую фальшь. И самое страшное - брать ответственность не только за себя, но и за других участников проекта, за друзей. Самое страшное представить, что могут забрать кого-то из близких.

Здесь позволю себе вспомнить эпизод, когда я как режиссер должна была взять на себя ответственность за аудиторию. Мы играли спектакль "Альберт, або Найвища форма страти" в Киеве, в Молодом театре, 21 февраля, когда на Майдане развернулись страшные события. Были погибшие. Были эти предупреждения о том, что “снайперы на крышах, опасность, все офисы закрыты, театры закрыты, метро не работает”. Это было одно из важнейших для каждого из нас решений, переломных в отношении к себе, к искусству, к стране. Мы решили тогда, что если мы не отыграем этот спектакль, то автоматически согласимся на условия, которые нам предлагают, примем чужие правила игры, выберем страх.

Спектакль состоялся, все пахло дымом, потому что было много людей с Майдана, все были в черном, потому что были погибшие и панихида в тот день. Мы тогда проехали с “Альбертом” от Ивано-Франковска до Одессы. Когда были в Тернополе, тогда стала "Укрзализныця". Нас подвозил мужчина, который ехал забирать своего сына, раненного на Майдане. Смешной такой дядька тернопольский. Это он сказал тогда нашему контрабасисту: “А ти що сумуєш? Маєш контрабас – грай".

Одна девушка тогда написала в Facebook (я очень хорошо запомнила): "Я в этот вечер боялась одного – что в театр не придут люди". А был аншлаг, и мы были вместе, и это был Киев, тот, который "Вставай!". И очень важно быть вместе в мирное время, чтобы потом понимать, как вести себя во время войны. Тоже вместе.

А что думаете про эту тенденцию с запретами на въезд в Россию или Украины, а также скандалами с отменой концертов российских звезд в Украине. Или о тех украинских певцах, которые продолжают выступать в России?

В Крыму, который аннексирован, у нас остались друзья, которые занимались спектаклями, концертами. Но с момента аннексии получается, что они не могут завозить никого из материковой Украины или из Европы. И они говорят: "Теперь мы можем привозить только российское".

Мы же так много говорили и говорим, насколько важным является влияние художественных произведений. А тут вдруг "чик" – и "этих произведений не показываем". Один из знакомых, который и дальше занимается организацией концертов, уверен, что на "Океан Ельзи" даже сейчас собрался бы Симферополь. И тут у меня возникает внутреннее противоречие.

Я точно знаю, что если бы я и поехала в Россию, то я бы поехала со своим мелом в кармане – со своим перформансом. С вопросом: "Как? Вы не понимаете, что вы делаете?" То есть выступить исключительно ради того, чтобы еще раз задать вопрос – и желательно остро и глубоко, чтобы почувствовали. У меня даже есть идея показать "м'яту" в пустом зале и сделать видео версию.

У меня много знакомых в России и в Крыму, близких мне по музыкальными предпочтениями и бывшими общими делами, которые просто не захотели видеть, слышать, понимать, что происходит. Но я знаю, что они не смогут не посмотреть и не послушать перформанс. А вот когда уже "зайдут", то вынуждены будут подумать: как мы в этом "оказались?"

Фото: В перформансе “м'ята” Михайлюк использовала мел, собственные статьи и видеоинтервью (Артполе)

Одним из главных событий этой весны в Украине станет Евровидение. Некоторые высказывают мнение, что в условиях войны его проведения неуместно и неприемлемо, называют это "танцами на костях", другие считают, что это привлечет внимание к событиям в стране. Как это вписывается в ваше видение искусства во времена конфликта и нужно ли это Украине именно сейчас?

Здесь есть точка отсчета – это песня, которую Джамала пела. И это главный прецедент, что победила песня, которая совсем не транслирует тему радости, которая рассказывает о депортации. Мы говорили на лекции о Брехте: "Чи в погані часи хтось і далі співати буде? Так, хтось і далі співати буде. Про погані часи". Иногда мне кажется, что я откажусь от этой темы на-все-гда. А иногда понимаю, что гораздо больше людей, чем мы представляем, имеют свою память, ту свою боль внутри. И кое-что кажется нам слишком жестким, как вот песня о депортации во всем том антураже Евровидения, но эта энергия может быть и топливом для каких-то светлых, важных, общих дел. Я бы боялась здесь скорее формы: от шоу может стать страшно.

Я с темой Крыма работала много, есть друзья-художники, которые остались там, есть те, которые уехали. Когда стало понятно, что будет Евровидение в Киеве, меня привлекли к разговору. Понятно, что среди готовых поработать с крымской темой появились те, кто еще год назад заявлял, что художественные произведения не должны быть так окрашены политическими или историческими событиями. Возник спрос, ведь надо делать тематические выставки и т.д., возникает и предложение. Это, видимо, и называется “монетизировать темки”. И тут уже у меня возникает вопрос – буду ли я принимать в этом участие? Потому что чаще я в такие моменты самоизолируюсь. Но это тоже слабость. Нужно сосредоточиться на своем произведении и делать, а не осуждать. Но иногда не выдерживаю этих ярмарок тщеславия.

Здесь, возле линии фронта, война напоминает о себе звуками артиллерии. Какое ощущение от этого возникает у вас?

Наверное, самое сильное впечатление, когда слышишь это впервые. В Мариуполе через море слышно, и там особый эффект. Здесь иначе. Мне порой странно, что я начинаю это воспринимать, как какие-то акустические особенности. Но нет – я не хочу к этому привыкать. Хочу, чтобы люди слышали другие звуки. А что касается приближения к фронту, тем больше, конечно, интересуют не звуки, а люди, которые наблюдали всю эту войну в картинках, звуках и в судьбах. Это наш совместный опыт. Я надеюсь.

Проект “Мистецтво в часи змін і конфліктів” состоялся на Донбассе при поддержке Украинской инициативы по повышению уверенности (UCBI) при финансовой поддержке Агентства США по международному развитию (USAID).